По следу скорпиона - Страница 69

– Мы, разумеется, можем обязать ассистента Ингрема заниматься своим внешним видом, а не другими делами, но, боюсь, в этом случае наше учебное заведение очень скоро прекратит свое существование, – изрек маг загадочно и зловеще.

Для Ученого Совета слово мэтра Перегрина значило куда больше замечания коллеги Уайзера. Хельги оставили в покое. Но ему все равно было очень неловко.

После Совета он зашел поблагодарить мэтра Перегрина. Тот сидел в своем кабинете за огромным дубовым столом, нахохлившийся и постаревший.

– Люди – неблагодарные твари, мальчик, – сказал профессор печально. – Они не помнят добра. В этом их беда.

Хельги смутился. Он не знал, как себя вести, согласно кивать или, из вежливости, защищать людей. Подумал и сказал тихо:

– Это не только люди. Все такие.

– Увы! Мир наш несовершенен. Возможно, существуют другие, лучшие?

Хельги представил автомобильную пробку в районе Лубянки и ответил с большой убежденностью:

– Нет. Другие еще хуже. – Потом вдруг вспомнил теткины пирожки, почувствовал, что не ел уже больше суток, и добавил невпопад: – Хотя еда там вполне приличная.

Даже интересно, почему в присутствии мэтра Перегрина он всегда вел себя как идиот?

Миновав разбойничьи леса Кноттена, темные и зловещие, путники вышли к исконным землям дис. Теперь можно было бы расслабиться, перемещаться без опаски. Какой злодей рискнет выйти на промысел там, где обретаются дисы? Для маленьких девчонок-дис нет лучше забавы, чем выследить разбойника и гонять его по лесам, пока совсем не затравят. Порядочных существ они не трогают – от матерей влетит. Поэтому земли дис – одно из самых безопасных мест Староземья и окрестностей.

Хотя Меридит была на этот счет несколько иного мнения. Как можно считать безопасным край, кишащий тетками, каждая из которых видит своим высшим долгом наставлять племянницу на путь истинный? И это не принимая в расчет бабок и сестер разной степени родства, озабоченных той же проблемой.

И все они, и тетки, и бабки, и старшие сестры (некоторые из сестер по возрасту приближаются к бабкам и теткам), несмотря на присущую каждой яркую индивидуальность и собственный взгляд на жизнь, сходятся в одном: лингвистика и филология – совершенно не дисье дело. Значит, на море разбойничать, это, по их мнению, дело дисье, а наука – не дисье! Было бы не дисье – стала бы троллихой. Боги мозгов не дали – ничего, кроме, войны их не интересует, и думают, все такими должны быть. Темнота!

– Не пойму, чего ты так расходилась? – осудила ее Энка. – Если бы меня тетки заставляли воевать, я бы спасибо сказала. Потому что меня они принуждали вышивать, ткать гобелены, танцевать и делать реверансы. Кому из нас, по-твоему, хуже?

– Мне, – заявил Аолен так неожиданно, что все вздрогнули. – Мои тетки хотели, чтобы я стал оннолэнноном. – В голосе его звучало неприкрытое отвращение.

– Кем? Что такое он… онон… – Ильза попыталась выговорить и не смогла.

– Оннолэннон. Это эльф, посвятивший жизнь миросозерцанию и философским раздумьям.

– Чего такого уж плохого в философских раздумьях? – не понял Хельги. – По твоему голосу можно подумать, что тебя в ассенизаторы или гробовщики прочили.

– Эльф, решивший стать оннолэнноном, – разъяснил Аолен мрачно, – должен найти тесное дупло в коэлне или пещерку, если он эльф горный, и переселиться туда навсегда. Наружу выходить ни под каким видом нельзя. Из одежды положена одна лёгкая туника. Еду первое время приносят родственники…

– Подожди, – перебила сильфида. – Что значит нельзя выходить? А как быть с гов…

– С естественными нуждами, – ткнув подругу в бок, подсказала Меридит.

– Вот, вот. С ними.

Вопреки обыкновению, эльф даже не смутился.

– Сперва кто как устроится. Под себя или из дупла соответствующие части тела вывешивают. А потом все нужды пропадают. Ни есть не надо, ни наоборот. Эльф полностью срастается с деревом. Или с камнем, если он горный. Сидит тысячу лет в дупле и философствует, философствует, отрешенный от всего суетного и низменного. И все больше растворяется в дереве… Пока не останутся одни глаза и рот.

Ильза ойкнула. Представила себе: заглядываешь в дупло, а там, в темноте, вдруг глаза и рот.

– Боги Великие! – искренне ужаснулся Орвуд. Он всегда знал, что эльфы – народ, мягко говоря, не самый здравомыслящий, об их чудачествах бабки детям байки рассказывают. Но кто бы мог подумать, что чудачества эти способны приобретать столь жуткие формы? – К чему такое надобно? Дикость средневековая! За что твои тетки тебя так возненавидели?

Аолен страдальчески вздохнул. Если честно, он тоже не считал данный обычай передовым и прогрессивным. Любой народ, кого ни возьми: эльфы, гномы, люди, девы корриган – имеет свои предрассудки и пережитки, это неудивительно. Удивительно, почему они так отчаянно цепляются за самые неприятные из них.

– Ты даже не представляешь, насколько это почетно, – ответил он гному. – Иметь в роду оннолэннона – это все равно… все равно как если бы твой родной или близкий вдруг стал богом.

Энка фыркнула, выразительно покосилась на Хельги:

– Один наш родной или близкий стал богом. И где, скажите мне, почет? Одно беспокойство.

– Имеется в виду богом твоего народа, а не Черных моджахедов, – уточнил эльф.

Меридит понимающе кивнула.

– Как если твою родственницу призовут в Вальхаллу.

– Ну-у… Возможно, – подтвердил Аолен без всякой уверенности. О Вальхалле у него за время общения с Меридит и Хельги сложились не самые лестные представления.

– Да, – признала диса, – по сравнению с твоими мои тетки чистое золото.